Переход к новой экономической политике после потрясений гражданской войны и военного коммунизма благоприятно сказался на развитии Котельнича. В условиях рыночных отношений в городе быстрыми темпами восстанавливались мелкотоварное и кустарные производства, частная торговля, создавался кооперативный сектор.
Как административный центр с выгодным географическим положением и крупной железнодорожной станцией Котельнич притягивал к себе население. Число его жителей росло небывалыми темпами и с 1923 по 1926 год увеличилось с 8285 до 11097 человек [1]. В городскую черту были включены близлежащие деревни: Малые Шильниковы, Парышево, Шуршонки, Теплые, Сухие, Князевы, Корякины, Заоградно-Богомоловская.
Сохраняя дореволюционный уклад жизни, горожане получали основные доходы от торговли и предоставления жилья под постой, вели домашнее хозяйство. Из 5,6 квадратных километров территории города усадьбы и владения занимали только четвертую часть, их числилось 597 с 1248 квартирами. Остальные земли использовались под сенокосы и огороды [2].
Страшный пожар 26 мая 1926 года прервал спокойную жизнь котельничан. Современники событий - известный писатель Л. Н. Рахманов и журналист Л. А. Кудреватых - подробно воссоздали хронику трагедии [3]. И через десятилетия их поражали сила и быстрота распространения огненной стихии, “похожей на Страшный суд” [4].
Как установлено, пожар начался в 10.30 утра за линией железной дороги на окраине города в частной столярной мастерской Зайцева по улице Луначарского. По воспоминаниям П. Ф. Богомолова, “в этот день был какой-то пасхальный праздник. Назначено открытие горсада с вечерним гулянием и разными развлечениями для публики... В утренние часы... пожарные гарцевали по улицам на лошадях, запряженных в свои служебные повозки, в форменной одежде, с начищенными до блеска медными касками, точно участвуют на параде, а в 10-11 часов дня... их не оказалось на месте возникновения пожара. Была молва... что они после своего показного служебного выезда разъехались по окрестным деревням на праздничные гулянки” [5].
Не дожидаясь пожарных, жители окрестных домов пытались своими силами ликвидировать очаг возгорания, который не представлял серьёзной опасности. Ситуация резко изменилась, когда начавшийся юго-западный ветер внезапно перерос в ураган и перебросил огонь на расстояние 430 метров на склад хлебопродуктов у железной дороги, где хранились кипы кудели. Воспламенённую кудель шквалистым ветром разносило по всему городу. Почти одновременно в разных местах возникло несколько новых очагов пожара, которые за 30-40 минут слились в единый огненный вихрь.
“Весь центр Котельнича стал гудящим клубом огня”. Горожане “бросились на улицы и, забыв о служебном и личном имуществе, охваченные паникой, с криками и воплями побежали кто к реке, кто к оврагам... Вначале (многие) теснились на плотах, пришвартованных к берегу. Но огонь неумолимо двигался к плотам, его дыхание готово было испепелить людей. И они стали прыгать с плотов в воду”. Стоящих “на плотах и... по горло в воде охватил какой-то шок. Народ точно онемел, замолк. Те, кто был тут, потеряли всё, остались только с тем, что было на них в эти ужасные минуты” [6].
К 17 часам пожар уничтожил две трети города, в том числе центральную торговую часть. Было разрушено до 80 крупных, преимущественно каменных, зданий, среди них гостиный двор, электрическая и телефонная станции, почта, телеграф, типография, театр, кино, дом заключения, все здания государственных учреждений (за исключением здания уисполкома и кооперативных организаций), суд, сельскохозяйственный банк. Погибли до 150 частных домовладений, музей, все библиотеки, шесть школ, в том числе лучшая в губернии школа второй ступени, учебно-показательные мастерские, все детские дома и другие культурно-просветительные учреждения. Серьёзно пострадали Троицкий собор, Предтечинская и Николаевская церкви.
Огонь уничтожил архивы, делопроизводство и имущество государственных и кооперативных организаций, запасы товаров. Без крыши над головой и годами нажитого имущества остались семь тысяч жителей [7].
В пожаре погибли семь (по иным источникам восемь) человек [8], из них родственники только троих оформили соответствующие актовые записи [9]. Семь человек пропали без вести.
Масштаб разрушений и сумма ущерба от стихийного бедствия в 12 миллионов рублей [10] заставили власти задуматься о дальнейшей судьбе Котельнича. Предлагалось оставить его поселком. Необходимость восстановления города доказал губернским и республиканским инстанциям председатель Котельничского уездного исполнительного комитета (1925 - 1929 гг.) Владимир Григорьевич Ванеев [11]. Его поддерживал и внёс большой вклад в восстановление города секретарь укома ВКП(б) (1925 - 1927 гг.) Азарий Иванович Мышкин [12].
После пожара котельничане не остались один на один со своей бедой. Помощь пострадавшим поступала со всей страны. Газеты сообщали: “Тульский церабкооп отправил в адрес рабкоопа Котельнича вагон муки... Яранский союз потребительских обществ - четыре тысячи пудов хлеба... Тверь отчислила из местного бюджета 5000 рублей... Иваново-Вознесенский губисполком - 10000 рублей” [13]. Объем пожертвований за два года составил 227 тысяч рублей, в том числе за 1926 год - 142 тысячи [14]. Значительность этих средств сравнима с объёмом доходной части бюджета тех лет.
Вместе с тем агенты Вятского ОГПУ в сводках о ситуации в городе зафиксировали возмущение погорельцев тем, что “куда-то все эти пожертвования девались, и нам помощи не оказывают... Наверное, все пожертвования комиссией по сбору их розданы своей родне да знакомым, поэтому нам ничего не достаётся” [15].
Не без трудностей восстанавливалось торговое обслуживание населения. В первые дни после пожара потребкооперации не удалось организовать снабжение города. Образовавшуюся пустоту заполнили частные торговцы. Количество их ларьков ежедневно увеличивалось на Нижней площади.
Недовольство населения вызывали цены. “28 мая крестьянин деревни Мулы, Малков Назар, середняк, беспартийный, вышел из лавки потребкооперации и в присутствии до 10 крестьян говорил: “Это не потребиловка, а грабиловка, разве так Советская власть велит делать? Дерут с мужика три цены, гнать надо вас в шею, завтра же выпишусь из вашего кооператива” [16].
Медленно развёртывались восстановительные работы. По сообщениям ОГПУ, на стройках “царил хаос... чертежи на постройку домов не даются, а технический состав объясняет производителям работ план работ словесно, благодаря чему часто после окончания работы последняя не принимается и переделывается... С доставкой материалов со складов дело тоже не налажено... учёт отпускаемых товаров и инвентаря со складов запутан... есть склады, которые не охраняются совершенно... Между техническим составом стройбюро нет увязки в работе, а на почве этого случаются конфликты... рабочие, плотники, каменщики, видя такую нераспорядительность, с работы уходят” [17].
Наблюдая такое отношение к делу, обыватели говорили: “Всё делается с прохладцей... уж очень мало платят рабочим, и работать они не хотят, наверное, потребуется для восстановления города 20-30 лет, так как Советское Правительство не спешит с восстановлением” [18].
В результате до конца 1926 года было сдано только 25 коммунальных и 18 частных домов, две школы второй ступени. Люди жили в тяжёлых бытовых условиях - по 2 квадратных метра жилой площади на человека - и к осени стали покидать город. По сведениям городского Совета, к началу октября уехало 4881 человек, или 44 % населения [19].Официальные данные всесоюзной переписи населения, проведенной в декабре 1926 года, вероятно, по политическим мотивам, эту цифру уменьшили до тысячи путём занижения численности населения города на 1 января 1924, 1925, 1926 гг. [20].
К строительному сезону 1927 года власти подготовились более основательно. По программе предполагалось освоить почти полтора миллиона рублей. Для её обеспечения горсовет под гарантии Вятского губисполкома взял кредит в центральном коммунальном банке. Летом работы шли с размахом, и количество занятых на объектах достигало 1200 человек. Восстановлено было 44 жилых, административных и хозяйственных здания общей площадью 22377 квадратных метров [21]. При численности населения 7370 человек на одного жителя стало приходиться 3,5 квадратных метра жилья [22]. Несмотря на это, город оставался огромным пустырём, на его улицах было выявлено 99 беспризорных детей, 69 из них поставили на обеспечение детской комнаты. На полное обеспечение, как отмечалось в докладе горисполкома, средств не имелось [23].
На фоне восстановительных работ нельзя не отметить и другое событие. В 1927 году была пущена железнодорожная магистраль Котельнич - Нижний Новгород. Значение железнодорожной станции, через которую шло сообщение востока страны с Москвой и Ленинградом, возросло. Рассказывая о происходящем в Котельниче, Леонид Кудреватых с оптимизмом озаглавил статью в газете “Правда”- “На вчерашних развалинах - большевистский город”. Уверенность в этом была не только у автора. Страна, завершив отступление перед мелкобуржуазной стихией, взяла курс на строительство социализма.
Становление советской торговли
Отказ ВКП(б) от продолжения новой экономической политики (нэпа) и переход к форсированному строительству социализма принёс котельничанам новые испытания. Выполняя директивы вышестоящих органов, главный удар местные власти нанесли по частной торговле - основе благосостояния жителей и города на протяжении нескольких веков.
В начавшейся борьбе важное значение придавалось снижению цен на товары первой необходимости в государственных и кооперативных магазинах. В результате работы, проведённой горсоветом и его торгово-кооперативной секцией, с октября 1926 по март 1927 года продукты питания и промышленные изделия подешевели в Котельниче на 9,5 %, а к 1 июня 1927 года по сравнению с началом года - ещё на 6,5 % [1]. В денежном выражении стоимость товаров уменьшилась незначительно. Цена одного килограмма керосина снизилась c 11 до 10,5 копеек, сахара - с 80 до 72 копеек, соли - с 4,25 до 3,25 копейки, муки пшеничной второго сорта - с 27 до 26,5 копейки, хлеба - с 25 до 22,5 копейки. На ряд товаров цены не изменились и даже выросли: на спички - до 14 копеек за пачку, чай - с 9 до 10 рублей за килограмм [2]. Одновременно депутаты торгово-кооперативной секции боролись за улучшение санитарного состояния и торгового обслуживания в подведомственных магазинах, проводили “ секретные” проверки и выявляли соотношение цен в кооперативных и государственных магазинах с частными.
Как признавал член Политбюро ВКП(б), главный теоретик социализма того времени Н. И. Бухарин, “госпромышленность и в особенности госторговля... не успели ещё настолько развиться, чтобы хозяйственно разоблачить новую буржуазию (т. е. продавать всюду и везде дешевле частного предпринимателя, купца, лавочника)” [4].
Не умея и не имея возможности достичь результатов с помощью экономических методов, власти стали широко применять политические репрессии в форме лишения граждан избирательных прав. В условиях тоталитарного режима это было суровой мерой наказания. “Лишенец”, а часто и члены его семьи, теряли не только избирательное, но и другие гражданские права, предусмотренные Конституцией СССР. Таких граждан выселяли из муниципального жилья, они не могли устроиться на работу, поступить на службу в советские организации, получать пенсионное обеспечение и образование.
Характеризуя свое положение, Юферев Василий Алексеевич, инвалид гражданской войны, торговец по патенту с 1923 по 1927 годы, в заявлении в Вятский губисполком указывал, что ему отказано от пенсии, семья из четырех человек, артель инвалидов до снятия решения не принимает... торговлю прекратил... теперь приходится существовать на 10 рублей, которые получает с квартирантов [5]. Устав от преследования властей, Дёмин Игнатий Петрович 23 августа 1930 года направил телеграмму председателю ВЦИК СССР М. И. Калинину: “Михаил Иванович, разберите дело о восстановлении; с квартиры гонят, на работу гоняют чуть не об одной руке, Котельнич, Октябрьская 42-20” [6].
К 1 июня 1927 года в Котельниче из 4100 избирателей были лишены избирательных прав 493 человека, или 12% [7], в том числе:
за использование наемного труда - 11
за нетрудовые доходы - 39
за частную торговлю - 367
за принадлежность к религиозному культу - 16
за службу в полиции, в т. ч. агентами - 22
осужденные судом - 4
члены семей лишенцев - 34
Большинство из этих людей никакой угрозы для Советской власти не представляли и в многочисленных заявлениях в горисполком и вышестоящие органы пытались доказать свою пролетарско-бедняцкую сущность и добиться восстановления в правах.
Наступление на частника и мелкую торговлю привело к упразднению Алексеевской ярмарки - известной далеко за пределами Котельнича. Последний раз она была проведена в 1927 году и “стала показателем достижений кооперации и сельского хозяйства уезда. Вместо поделок английских купцов, выжимающих соки из крестьян, при Советах обратилась в государственную житницу, склад сельхозмашин” [8].
Активисты Котельничского городского потребительского общества.Котельнич. 1927г. Фото А.Скурихина
К 1930 году на современной территории Кировской области вытеснение частника было практически завершено - его доля в товарообороте составляла только 3 процента [9]. В Котельниче этот процесс шёл медленнее.
В структуре доходов городского бюджета налоги от торговли занимали первое место и возросли в 1928 - 1930 годах со 121 до 348 тысяч рублей, или на 87,9 %, а по удельному весу в объёме доходов - с 44 до 67 процентов [11]. К концу 1931 года частная торговая деятельность была полностью ликвидирована [12].
Установление государственной монополии в экономике сразу же отразилось на ценах и наличии товарной массы. В заявлениях котельничан в горсовет появились фразы: “Вы сами знаете, какими были низменными цены до 1930 года...” [13], “По такой дороговизне существовать невозможно...” [14].
В декабре 1931 года корреспонденты газеты “Ударник” отмечали, что “за последний период в работе потребительской кооперации с новой силой обнаружилось проявление нэпманского духа... политика цен грубо нарушается [15] ...горпо во 2 квартале получило прибыль свыше 50 тыс. рублей, или 5,95% к обороту (вместо нормальной 2%), в 3 квартале - 34 тыс. (3,82%), бакалейно-гастрономический отдел за первые 3 месяца - 595 тыс. рублей (7,9% к обороту). В погоне за бешеной прибылью от горпо и бакалейно-гастрономического отдела не отстают кожевенно-обувной отдел, лесной рабочий кооператив и “Красный розничник” [16].
По расчётам экономистов, “стоимость жизни в СССР по сравнению с 1928 годом возросла в 1937 году в 5 раз… цены на печеный ржаной хлеб возросли с 1928 по 1937 год в 10 раз, на говядину 1-ого сорта - в 16 раз, на свинину - в 10 раз, на сахар - в 6 раз, на подсолнечное масло - в 28 раз, на яйца - в 11 раз, на картофель - в 5 раз” [17].
Ухудшение ситуации в торговле было связано не только с ростом цен. В 1932 году в Котельниче не выполнялись планы увеличения сети магазинов (по городскому потребительскому обществу - 4 единицы), товарооборота (80%), сложилось “чрезвычайно безобразное положение с ассортиментом товаров по горпо: мануфактура - 3,8 %, трикотаж - 2,6 %, обувь-галоши - 4,5 %, посудо-хозяйственные и металлоизделия - 4,6 %... чрезвычайно большим был удельный вес второстепенных товаров: вино - 29 %, галантерея и парфюмерия - 26%” [18]. Депутатов горсовета возмущало “издевательство над потребителем торгующих органов... публика простаивает целые ночи у магазинов. На днях отпускали в магазине по знакомым по несколько пар галош” [19].
Недовольны работой торговли были и жители города. Их многочисленные жалобы публикует газета “Ударник”. В одной из них читаем: “В буфете на станции Котельнич-1 форменная обдираловка. За стакан кипячёной воды без сахара берут 30 копеек... В сплавной конторе Митин и Ларионов выдают взрослым манную крупу, а детям - ничего кроме мороженного луку. Бухгалтер Сунцов получает белую муку не только на живых, но и на умерших родственников, несмотря на упрёки рабочих, это остаётся безнаказанным” [20].
В 1934 году в горторге была выявлена растрата на 40 тысяч рублей [21].
Возникающие трудности, по мнению властей, носили временный характер. Главное, как считал Н. И. Бухарин, было в другом: “ Рост индустрии и переход к колхозно-совхозному типу хозяйства не могли не повлиять на всю сферу обращения, вызвав к жизни и новый тип торговли, “советской торговли”, без спекулянта и перекупщика... с продажей по ценам, регулируемым организованными силами пролетарской диктатуры” [22].
Государственные займы
С принятием первого пятилетнего плана и началом форсированной индустриализации Вятской губернии “отводилась роль “тыла” тяжёлой промышленности” [1].
Постановлением ВЦИК СССР от 14 января 1929 года губерния с системой партийных и советских органов управления была ликвидирована, а её территория включена в Нижегородский (позднее Горьковский) край, в составе которого находилась до 7 декабря 1934 года [2]. По новому административно-территориальному устройству Котельнич стал центром огромного округа, а через год после очередной реформы - Котельничского района.
Для осуществления грандиозных планов экономического развития страны требовались колоссальные ресурсы. В этих условиях накопление средств для проведения индустриализации, расширения и реконструкции предприятий приобретало особое значение.
С конца 20-х годов все административные и идеологические ресурсы власти направили на принудительное распространение добровольных государственных займов.
До городского Совета, а им до всех предприятий, учреждений и организаций, доводился финансовый план, в соответствии с которым каждый работник за год должен был приобрести государственных ценных бумаг на сумму, равную от 50 до 75 % месячной заработной платы, а с начала 30-х годов , как правило, на всё месячное жалование. Для проведения целенаправленной работы была создана депутатская комиссия содействия госкредиту.
Стараясь придать делу социалистическую одухотворённость и организовать энтузиазм масс, местная газета практически из номера в номер публикует обращения котельничан:
16.08.1929 года -”Получая зарплату 60 рублей в месяц, подписываюсь на заём на сумму 200 рублей. Вызываю последовать моему примеру начальника оргадмотдела Туленина, его заместителя Совалкова, работников прокуратуры - Филатова и Солоницына и члена правления горпо Ердякова. Агент угрозыска Парфёнов” [3].
20.08.1929 года - “Несмотря на то, что моё положение бедное, к тому же имею на иждивении 3-х детей, при заработке в 40 рублей в месяц подписываюсь на заём индустриализации на сумму 200 рублей. Вызываю подписаться на 5-месячную заработную плату Ляпунова, Ердякова и всех служащих горпотребобщества. Работница Зыкина” [4].
30.08.1929 года - “Школьная работница ленинской школы 1 ступени (гор. Котельнич) А. И. Одегова подписалась на заём на сумму 200 рублей (четырехмесячная заработная плата) и вызывает школьных работников той же школы тт. Куимову и Петрову и Октябрьской школы т. Ивановского А. А.” [5].
В 1931 году при месячном фонде заработной платы в 241 тысячу рублей необходимо было разместить облигаций займа 3-его решающего года пятилетки на сумму 260 тысяч рублей [6]. Выполнение финансового плана шло сложно. К 25 апреля из 3284 работающих облигации приобрели 2370 человек на 186 тысяч рублей. К 1 июля сумма подписки возросла до 237 тысяч рублей, а количество подписавшихся до 3088 человек [7], что считалось провалом задания.
Из предприятий хуже всего дело обстояло на механическом заводе, где из 112 рабочих оформили подписку только 61 человек на сумму 3675 рублей при плане и месячном фонде заработной платы 6,5 тысяч рублей [8].
8 августа вопрос о прорыве в реализации займа был заслушан на совещании руководителей хозяйственных организаций, предместкомов и профсоюзов города, которое констатировало: “1. Наш район на чёрной доске. Смыть чёрное пятно сможем только 100 % выполнением и перевыполнением плана, поэтому общее собрание… объявляет себя мобилизованным на вопросе реализации займа и заверяет райком, райисполком, горсовет, что чёрное пятно будет смыто к 10.08.31 года (то есть через два дня!). 2. Совещание клеймит позором механический завод, типографию, Союз строителей, психолечебницу, стройчасть Горпо, Союзтранс, промкомбинат, т. к. эти организации в значительной мере поставили район на черную доску, на основе чего совещание требует от руководителей этих организаций и союзных органов, опозоривших большевистские темпы, выправить положение до 10.08.31 года” [9].
Государственные займы серьёзно ухудшали и без того низкий уровень жизни населения. Продать облигации и вернуть свои деньги обратно можно было только с разрешения комиссии содействия госкредиту. Ходатайствуя о разрешении, котельничане писали:
Скурихина Александра Георгиевна, 25.11. 1930 г. - “Я нахожусь безработной с января месяца 30 года. В настоящее время жить нечем. Семейное положение из двух человек. Мальчик 10 лет учится, и ему надо купить валенки, средств не имею. Если вам будет не разрешено сдать облигации, то буду вынуждена мальчика из школы снять, т. к. босым ходить не может”. Имела облигаций на 10 рублей. На заявлении две визы - сначала разрешить 5 рублей, вторая - 10 рублей [10];
Князева Е. П. - “ ...муж мой работал в артели грузчиков, но скоропостижно умер и оставил трое детей, которые находятся малолетние, сын 8 лет и дочь 5 и 3 года, воспитывать у меня их совершено нечем”. Просила продать облигаций на 75 рублей, разрешено на тридцать [11];
Кудрявцев Геннадий Григорьевич, 02.01. 1931 г. - “ Прошу пересмотреть заявление... комиссия не удовлетворила моей просьбы, что считаю неправильным, потому что семья у меня 5 человек, а зарабатываю 49 р. 92 к. и существовать нечем и даже работать не в чем. Одна пара валяных сапог на 5 человек. Если за свои трудовые приходится живому ложиться в могилу. Но я думаю, что комиссия учтёт моё положение, в чём прошу не отказать”. В первом заявлении от 5 декабря 1930 года просил продать облигаций на 105 рублей [12];
инвалид Андриянов Фёдор Гаврилович, 08.12.1930 г. - “...я очень нуждаюсь, для существования получая пенсию 19 рублей 33 копейки... за ноябрь месяц до сих пор не получил, которая завсегда двадцатого числа”. Просил продать две облигации по 5 рублей. Резолюция - отказать [13];
Валова Мария Васильевна, 05.02.1931 г. - “...не имею средств к существованию, муж мой умер вот уже полгода, осталось двое маленьких детей, сама не работаю нигде, я думаю, вы учтёте моё положение критическое... мне нужно ещё помимо воспитания детей... платить за квартиру да покупать дрова, вы сами знаете, что всё так дорого, и муж мой был не паразит, он был член ВКП(б) и положил свою жизнь за дело народа, за дело трудящихся”. Просила продать облигаций на 100 рублей. Резолюция 24.02.31 - дать комиссии справку о доходах [14];
Мамаева Н. Н., 02.11.1930 г. - “...в первый раз мне разрешили продать только на 15 рублей, долго ли можно прожить на 15 рублей при такой дороговизне продуктов. Муж на курсах... сам сидит без гроша. И я сейчас нахожусь в безвыходном положении, главная забота - ребёнок, который требует есть, а у меня нет даже денег выкупить паёк, которого ясно что не хватит, приходится прикупать на рынке, где за один пуд муки просят 11 рублей. Сама безработная, мест нет, да и чтобы служить, нужно нанять няню, содержание которой не оправдает оная служба”. Просила продать облигаций на 40 рублей, разрешено на 15 [15];
Сысуев И. С., ул. Свободы дом 90, кв. 5, 30.01.1931 г. - “Ввиду 4-х месячной моей безработицы в настоящий момент я и моя семья, состоящая из 3 человек, от голода и холода болеет и пухнет, а поэтому убедительно прошу комиссию разрешить мне обмен на денежные знаки имеющихся при мне облигаций 3-его государственного займа на сумму 450 рублей”. Резолюция - ссуду 50 рублей, выписка выдана 3.02.31 г. [16].
Такие граждане воспринимались властями как “ оппортунисты, нытики и маловеры”. Партийные органы требовали, несмотря ни на что, взять большевистский темп, усиливали идеологическую поддержку государственных займов.
В марте 1934 года в совместном постановлении бюро Котельничский райком ВКП(б) и райисполком отмечали, что “одним из мощных орудий в борьбе за полное проведение планов являются наши займы, пользующиеся огромной поддержкой трудящихся масс”, и выдвигали лозунги: “Трёхнедельный доход в заём второго года второй пятилетки”, “Ни одного трудящегося города, ни одного колхозника, колхозницы и единоличника, не подписавшихся на займ”, “Пролетарский праздник 1 Мая встретим полным размещением займа второй пятилетки” [17].
Сроки распространения облигаций в городе сокращаются до 2-3 дней. Население устало и тихо сопротивлялось. Тон постановления в июле уже иной: “Несмотря на категорические требования... о постановке работы по мобилизации средств населения с первых дней квартала большевистскими темпами в уровень с уборочной и хлебопоставками, выполнение плана по городу и особенно по селу неудовлетворительно” [18]. Намеченные мероприятия как всегда обеспечили необходимый результат. Лучших распространителей облигаций государственных займов стали поощрять материально.
Только за период с 1927 по 1932 год величина государственных займов возросла по стране в 5,4 раза [19]. В городе Котельниче и районе в 1933 году население вложило в займы 2010 тыс. рублей, что было в 4 раза больше, чем в 1931 году, и в 2 раза больше, чем в 1932 году. Число займодержателей возросло с 8440 в 1931 г. до 42010 в 1933 году [20].
Займы стали одним из важнейших источником средств для индустриального строительства. При этом, взяв в долг, государство не торопилось рассчитаться со своими гражданами...