* * *
Они проходили сквозь стены и сени.
Могли серебриться и течь, словно тени...
Средь темной избицы летали, что птахи...
Была я, трехлетняя, очень мала.
Дрожали ресницы, и маяли страхи...
А эти... ползли из-под мрака стола!
Внезапно – ревела! Не видя причины,
Дед охал: “Утихни. Неймется тебе!” –
Назавтра – болела. А призраков сини
Густели, таились под лавкой в избе...
* * *
Умершие, что ли, повсюду блазнятся?
За дверью, в клети, в темноте?
Умеют легко изгибаться, шептаться,
Пророчить о близкой беде.
Порою ребенок боится потемок:
Не блажь – ясновиденья весть.
Младенческий дух непорочен и тонок:
Он знает – во тьме кто-то есть…
Включают вдруг свет: “Никого! Погляди!”
Но знания страх смутно бьется в груди...
* * *
Когда в полумраке
Взмолилась от страха
Каким-то своим
Причитаньем навзрыд,
Явилась мне Дева,
Сияла рубаха,
Свет брызнул такой,
Что стал мрак позабыт...
Наитьем постигла
Глубины явленья:
Я – слишком земная,
Во власти я трав...
Но сила дана мне
Сквозь эти виденья...
И сны навевал
Нежно-звездный рукав...
* * *
Малолеткой влюбилась
В Луну.
И познала я –
Лунный огонь!
Дева Лунная,
Словно волну,
Мне влила его тихо
В ладонь.
Как играла я
Лунным огнем!
Он скользил
И звенел в волосах.
Сквозь чело
Проникал острием,
Навсегда оставаясь
В глазах...
* * *
Я пробовала жизнь понять,
Не постигая смысл кончины...
Сорочье перышко поднять
Одним лишь взглядом с белой льдины...
Мне очень нравилось не спать,
Когда деревня сладко спит.
В окно за снегом наблюдать,
Как в березняк всю ночь летит...
Волчица вышла из лесов,
Резнула малахитом глаз –
И я узрела в прорезь льдов
Тоску звериную и страсть...
Она узрела ли меня,
Царевны врубелевский лик?
В короне снега и огня
Ждала я князя в этот миг...
И было так светло в снегах!
И было мне двенадцать лет.
Волчица выла в белый прах,
И я – заплакала в ответ...
* * *
Когда соседскую девчонку закопали –
Рыдала и звала! Лила слезу...
Потом мы тайно всей компанией играли
В горелки с этой девочкой в лесу.
Когда ж родителям пацан проговорился –
Она исчезла, словно мотылек.
В ту ночь мне долго полутемный
демон снился...
И звезды виделись сквозь потолок...
Чуть не свихнулся Нилыч-старичок,
Найдя усопшей внучки башмачок...
* * *
Я видела вампиров средь живых –
Чужую жизнь высасывали ночью,
Не веря в это сами! Но у них
Змеилась злоба по губам... Воочью
Видала кровь у них на подбородке.
То – были очень злые дядьки, тетки.
Детей озлобно били и зверей.
Один – щенка убил промеж дверей,
Чтоб сделать шапку и потом продать.
Кто купит –
Из того начнет сосать...
* * *
В этой белой-белой тьме
Кто-то ходит по избе,
Полог ситцевый трясет,
Я не сплю и сердце мрёт.
Этот “кто-то” у зеркал
Тонкий гребень мой сломал,
Бусы бросил под порог,
Подопнул мой сапожок.
А потом пошел ко мне
В зеленеющем огне,
Чтоб рвануть сорочку – вжиг! –
Взгляд уставить, как мужик.
Осенилась я крестом,
Затаилась я с ножом,
Но хрипя пропел петух,
Этот “кто-то” всхлипнул: “У–у–ух!”
И рассеялся во мглах,
Чуть дыша во всех углах,
Шепот целый день тая:
“Ночь придет, и ты – моя...”
* * *
Там, где черен тихий омут
И могуч дубняк,
Лунной ночью воды стонут,
Ухая во мрак.
Я купалась в ночь Купалы,
Белизной дрожа.
И со мной купалась справа
Чья-то там душа.
Может, отрока младого,
Что себя забыл,
Иль кого-нибудь иного,
Что цветы любил.
Мы так встретились печально –
Девочка и дух,
Что таинственнее тайны
Вздох был и испуг.
Я сказала: “Бессердечный,
Ты меня не тронь!”
И венок из трав невечных
Охватил огонь.
Он сказал, в луне мерцая,
Что не обожгусь,
Ты – земная, ты – живая,
Я тебя боюсь...
* * *
Любила очень плакать тайно,
Молчать, как будто бы взлетать.
Невидимое – видеть явно.
До острой боли сострадать
Цветку, травине и птенцу,
Соседской бабке и слепцу...
Ещё – тому в ямщицкой песне,
Кого сумели так предать,
Что даже силы нет для мести,
И лень ему гнедого гнать.
Сквозь ельник едет. Рассвело.
И конь ступает тяжело.
...Уж век прошел!
А он всё бредит
И через ельник едет, едет...
* * *
Распущу я волосы и вольно
Покачаюсь на речной волне.
Стрекоза... И ветер полусонный...
Золотое Солнце, я – в огне!
Я – в молитве животворной таю,
Силу Жизни – сердцем принимаю.
День Ярилы нестерпимо яр!
И скользит ласкающий загар...
И вода целует мне колени,
Бьются рыбки, как русалок тени.
Солнца блик – застенчив и остёр! –
Молодых утопленников взор...
* * *
Долго жёнку тот призрак мучил.
Я-то знала: откуда? чей?
Лунной ночью – был виден лучше,
И боялся огня свечей.
Гладил нежную улыбаясь,
И она каменела вся.
Лучше с Дмитрием бы встречалась,
Но сказать ей о том нельзя...
Чтоб спасти ее от кончины,
Серп воткнула в избы бревно!
И всю ночь выли в мрак осины,
И кидалась гроза в окно...
* * *
При чтенье книг так чувства обострялись,
Что предо мною образы являлись
И уроняли в избяную хмарь –
То орхидею, то свою печаль...
Я орхидею нежила в руках,
Полынь-печаль топила в волосах...
Купцов богатых встречу на пути,
Сто сундуков раскроют предо мной,
Но я сумею мимо них пройти
К тому цветку, что вечен под Луной…
* * *
Баня лесная. Ночь.
Да, я – земная дочь.
Баню ярую калила,
Аж до звона тело била –
Золоти меня, Ярило!
В снег чистейший упадала,
Где снегов туга волна,
Руки бело раскрывала –
Серебри меня, луна!
В яркой бабкиной поневе
Крест я клала Параскеве...
Где-то отрок молодой
Тихо бродит – будет мой!
Завяжу косою очи,
Отыщу его средь ночи
И раскроюсь белизной:
Боже! Будь он – не слепой!
* * *
Два брата – близнецы,
Таинственные лица.
Один скончался вдруг,
В колодце билась птица.
Второй затосковал.
От корня – два побега?
И так бледнел порой –
Как вылеплен из снега.
На “диско” танцевал,
Но чувствовали девы:
Объятья холодны,
И взоры онемелы.
Луна в воде речной
Двоилась, тени плыли…
Брат брата замещал:
В одном – два духа жили.
* * *
По каленому ножу
Вскользь ладонью провожу –
Нет ни боли, ни следа.
В сердце нынче – зол! остёр! –
Нож обиды вскользь вошел –
Застонала от стыда.
За избою вьюга пела
Мне о Божьих тайнах света:
Что душа – нежнее тела
И ранимей!
Но – бессмертна.
* * *
Анемоны, анемоны,
Полупризрачные стоны.
В бледно-алых лепестках
Я заснула, как в шелках.
Лес качался полутемный,
Мне приснился князь влюбленный,
Так меня он целовал,
Словно молча убивал...
Я проснулась в лунном свете,
Свет ножом мне в сердце метил,
Рядом плакали цветы,
Боль плыла из темноты...
И с распущенной косою
Я пошла домой росою.
Бледно-алый анемон,
Ты скажи, к чему мой сон?
И откуда этот стон,
Бледно-алый анемон?...
* * *
Ярилы власть, но рядом – мгла.
Нам вечно видеть силы зла
И не всегда их побеждать.
А победишь, где благодать?
Я очертила тонкий круг,
И вспыхнул пламенем он вдруг.
Сквозь пламя я легко прошла.
Люблю я свет, ты слышишь, мгла?
Но мгла бросается на свет,
Ползет в кувшины и позёмкой
Уходит в тех, кто много лет
Живет предательством тихонько...
* * *
Лежит змея, ала, толстенна,
Взамен лица – круглеет зад.
Убийство, кража и измена
Ее питают и поят.
Крик одиночный среди оргий:
“А где копье твое, Георгий?”
Мне изрекла прабабка так:
“Придет к вам аспид,
Как отмщенье!”
Прошли года. И зреет мрак.
Пришел к нам СПИД,
Но нет прозренья!
* * *
Почуял снова демон страсть,
Смог деву сонную украсть.
Она – кончиною спаслась.
Лишь мне оставила кольцо,
Чтоб помнить тонкое лицо.
Бросаю в медный ковш с водой –
И вижу деву пред собой...
Жить хочет: локоном кипеть,
Венчаться, даже – пить вино...
А демон – хочет умереть!
Но им обоим – не дано.
* * *
Люблю одиночество, звезды и даль.
И поля светлейшую тишь.
И первую стужу... И старую шаль...
И омут, где стонет камыш.
Плыву сквозь века, время – звездной рекой.
Так ночью русалка играет с волной.
Но страх всех русалок – узорная сеть!
Убьют, бросят в лодку и станут смотреть:
“Ну вот оно, чудо! Косища длинна!
Теперь никого не утопит она”.
* * *
Мой юный князь, скажи, что снилось,
Когда ваш сад белынью цвел?
И на веранде ночь клубилась,
И тюль волнился, как подол...
Ты думал, это ночь мерцала,
Цветов раскидывая сеть?
За кружевами – я стояла,
Тебя пытаясь рассмотреть.
Твои отроческие плечи...
Черничный взгляд мой – вихрь огня...
Пять долгих лет до нашей встречи,
Когда коснешься ты меня!
Корону снимешь мне речную
И задохнешься – я бела!
Косы тяжелой смоль ночную
Распустишь, не задев крыла...
Не сны твои, не наважденья –
Знай! Я стояла! Там! В шелках!
Но ты забудешь свет виденья,
И я исчезну в лепестках.
Не забывай! Но ты забудешь,
Ты скажешь: Призраки – молва.
Горсть лепестков с подушки сдунешь,
Рванешь лебяжьи кружева...
* * *
Когда, сознанием двоясь,
От плена тела отрешась,
Себя я чую многократно –
Свободен дух! Я ветром вьюсь,
Над князем ангелом молюсь,
И непонятное – понятно.
В метро ты мой учуял взгляд,
Духов тончайших аромат,
И оглянулся не на ту...
И я исчезла в высоту!
Вновь перед зеркалом, одна...
Бежит волос моих волна...
На сердце – алая война,
Оно пронзёно сотней стрел:
Пока мольбой мой дух нежнел –
Ты на бездушную смотрел...
* * *
Из-за того и льнут струясь
Все платья Пушкинской поры,
Что я носила их не раз
Средь бальной, мраморной жары.
И за колонной, прячась в шарф,
Ломая веер от волненья,
Следила, как за графом граф
Тонули в шелковых круженьях...
Вдруг профиль Пушкина возник!
Он был печален в этот миг...
Смущен какими-то словами...
В ладони розу смял с шипами!
* * *
Я спала в цветке сирени,
На твои склонясь колени...
Я сиреневой тоской
Обвила тебя, родной...
Зря ты думаешь полночно,
Что на свете всё непрочно,
Что любовный мой туман –
Полувздох, полуобман...
Ты шагаешь с “дипломатом”,
Полон явью, диаматом.
Я – полна к тебе огнем,
В том огне сгорим вдвоем:
Поцелуйно! Еженочно!
И безумно! И цветочно!
Вечной цепью у столба
Приковала нас судьба...
Вдоль тебя плыву цветами
И метелью, и слезами!
Так никто не сможет плыть,
Жечь и нежить, и любить!
* * *
Сны сеновала, сновиденья,
Где лютые сушу коренья...
Вновь Дева Звездная во сне,
Скорбя, показывала мне
Потопы, взрывы и темницы,
Державы в дьявольских огнях,
Оскал маньяка, нож убийцы,
Обманов козлодушный прах...
... И я в воде топила плавно
Дух-зелье, крест Петров, прострел:
Влекла непостижимо тайна –
Пророков роковой удел.
Сквозь крышу тёк не дым тумана –
Державный пепел змеевел.
В нем властелинов череда
Плыла и гасла навсегда...
Цивилизаций странный пульс –
Рожденье, гибель, вновь Иисус...
“А я?” – шепчу я Деве в хмари –
“Пятнадцать мне! Кому нужна?”
“Зря обнажённа и нежна!
Тебе – лишь гибель век подарит,
Царевна-лебедь-Мата-Хари-
Персидская-княжна!”
* * *
Как Лермонтов бывал печален –
Душой не всем дано понять.
И в том он мире –
Гениален.
Там тоже могут
Убивать.
* * *
Так Лермонтов стихом сверкал,
Душой непознаваем был –
Что ангелов в себя влюбил.
И демонов – очаровал.
Всевышний – Вечности Поэт! –
Сказал: “Поэзия – есть свет!”
Небесный хор внимает ей,
И демон – крыльями светлей:
Он плачет, в мраке затаясь,
Ломая перья и ....молясь.
* * *
Я углядела призрак-деву:
Одеждой и лицом бела,
Она в лесу молилась древу,
Знать жертвой дерева была.
И мне пригрезилось былое:
Она срубила эту ель,
И падал ствол визжа и воя,
И задавил ее, как зверь!
От ёлки – пень, от девы – призрак.
Хоть пень не может прорасти,
Он фосфоричен – властный признак!
И дева плачет: “Отпусти!”
Себе ножом надрезав тело,
Я окропила кровью пень.
И, обретя свободу, дева
Легко растаяла, как тень.
И этой ночью, в ливень самый,
Её прозрачная рука
Сронила мне на покрывало
Горсть незабудок с потолка.
* * *
Тончайшее марь-привиденье,
И слабое, как сновиденье,
В еловой запуталось хвое,
Качается тихо и сто-о-о-онет...
Распутала нежно из плена –
Котенком уткнулось в колено
И спряталось в листьях репья.
И сто-о-о-нет, чтоб выняла я!
* * *
Предрассветной, тонкой грёзой,
Как венчальной белой розой,
Средь московских куполов
Рисовала я любовь:
Мои вздохи и овалы,
Обнаженья, сеновалы,
След ступни в огне песков,
Стоны рук, разрыв шелков;
Поклоненье долгу, чести,
Золотой нательный крестик,
Веру в чистый, добрый свет,
В бесконечность наших лет!
Рисовала так я нежно,
Вдохновенно, безмятежно,
Что впервые – как посмел? –
Царский колокол запел.
Этот звон прохожим снился,
Часовым в Кремле блазнился!
Вот влюбилась как, хоть сгинь,
Перепутав смерть и жизнь...
* * *
Мне Солнце волосы пронзило,
Так сильно нравилась ему,
Что ночью летней уловила –
От тела свет идет во тьму.
Иль белизна ночной сорочки?
Или душа туман волнит?
Или созданье Солнца – ночи.
Оно – и призраки творит.
* * *
Что ж, привиденья – замки обожают.
И гобелены. Царственную лень.
Я в замках не была, но точно знаю –
Как жутко средь убитых деревень...
В слепой ночи! Где дух болот кричит!
Скрипят калитки... Стонет дико лес...
И в крышу дождь – как глина в гроб! – стучит...
И ветрячок танцует, словно бес...
Там бродят чьи-то сгорбленные тени,
И лешие заглядывают в сени...
* * *
Я призрак коммунизма повстречала –
Чуть в обморок от страха не упала!
Кровав и сыт. Ломает он дубы.
И шепчет всё: “Борьбы! Хочу борьбы!”
Обходит братские могилы
И тайно черпает там силы.
Так ворошит людской покой –
Что стонут кости под землей...
* * *
Всё сумрачней на этом свете.
И снова наважденья эти:
Я вижу адскую дубраву...
Вьет змей клубок... В перчатках черных
Там молотом дробят державу,
Серпом срезая непокорных...
А призрак царский от тоски
Вновь собирает те куски!
Расстрелянный – в упор! – кулак
Упорно сеет хлебный злак!
И страшной музыки разгул –
Космический, пустынный гул...
* * *
Коль вожаку мильон ваяний враз –
Как призраки они задушат нас.
В ваянье каждом, чую, затаен –
Астральный дух! Помножь на миллион –
Во столько раз людьми усилен он!
Снесем. Но привидений этих рать
Десятилетья будет нас сосать,
Ломиться жутью в избяной покой,
По сердцу шарить мертвою рукой...
* * *
Тыщи трав – хоровод сестер.
И черемухи дух остёр.
Удивляюсь цветам – ясны.
Боль опять проломилась в сны!
Однолюбкою преклонюсь,
Помолюсь за Святую Русь.
За нее прочеркнусь звездой
И исчезну, как вздох лесной...
И восстану – до пят коса...
Вся – туман, нежно-шёлк, роса...
Если ты не воскреснешь, князь,
Мне не выплакать будет грусть!
И тогда в светло-скорбный час
Я в монахини постригусь...
Стану чётками жечь персты,
Будешь в келье блазниться ты...
* * *
Господь бродил меж тихих и мятежных,
Вещал про труд и низвергал грабёж.
Но Ленин в мавзолее поднял вежды
И прошептал: “Ты не туда идешь”.
И встал Господь над идолом “нетленным”,
И так сказал: “Назвал ты раем ад!
Ты жертвами живешь!”
Но идол бренный
Смеялся и стонал,
и говорил про сад.
За Господом стояли толпы, толпы –
Убитых! И погибших просто так...
Народ живой – митинговал и топал.
А идол – розовел, вздымая саркофаг.
* * *
Жизнь моя – звенит, несется!
То – стоит, мрачна.
На одной ладони – солнце,
На другой – луна.
Сноп огня –
Медов и сладок.
Ах!
Мне – жить и петь.
Снег луны –
Желанен, мягок.
Ах!
Мне – умереть.
* * *
Как меня не забывай,
Страсть вином не заливай,
Милый мой, я всё равно
Птицею влечу в окно.
На балу и на пиру,
Даже если я умру,
Упаду цветком в бокал,
Чтоб меня ты вспоминал.
Ну а той, что всех наглей,
Льющей пред тобой елей,
Положу на грудь ладонь:
“Задушу! Уйди! Не тронь!”
Или – плоть я обрету,
В белом шёлке так пройду –
Охнут все и охнешь ты,
Схолодеют вмиг персты.
Коль забыл мое лицо –
Отдаю тебе кольцо.
Но теперь в воде любой
Будешь видеть облик мой!
* * *
Тёмные зелья –
В связку снопом.
Режу коренья,
Вею огнем.
Воду я круто
В жемчуг дроблю.
Нежно и люто
Солнце люблю!
Веткой береза
В синь-перезвень
Крестит в морозах
Мой белый день.
Яростным бликом –
Солнце на плат.
Бабкиным ликом
Думы сквозят.
Пусть в лунной лодке
Сгину во мрак –
Верю я кротко
В солнечный знак.
К милому нежность –
Кружева край.
Боже, за Верность –
Не убивай!
* * *
Как ты плоть не лелей меж стен,
Бездуховен – жди полный тлен.
А духовному – тайны плен,
Запредельность, иная суть,
Зателесный сквозь время путь...
Лишь порой, как от ран ножа,
О земном возболит душа:
Ох, черемуха – так свежа!
С неба бросишься чуть дыша...
Буйноцвет! Избяная тать!
Но нет силы цветы обнять!
Белый куст не туманом вит:
Стая душ по цветам скользит...
Самой нежной я буду там –
Обнаженной уйду в туман...
Сорвижи
26 – 28 июля 1991
© Tatiana Smertina
